…Символично то, что Макум «пришел» к образу Махамбета на творческом вечере, посвященному мятежному батыру. Этот вечер имеет характерную для того времени историю. Его дважды запрещали партийные органы, причем публично и специально, в последнюю минуту, чтобы показать неугодность и опасность для любой власти бунтарского духа давно успешного поэта. Это не остановило, жаждущих истины, поклонников таланта мятежного поэта-батыра. А провели его фактически нелегально в одном частном доме Малой станицы. Само участие в этом вечере было актом гражданского мужества и неподдельного патриотизма творческой молодежи. Вот тогда Макум, проникшись духом поэта-батыра, прямо на вечере стал делать эскизы будущего цикла графических работ. Глядя на его работы, «рецептно» ощущаешь поэтическую и физическую мощь Махамбета. … …В конце семидесятых группа эстетики под руководством Мурата Мухтаровича Ауэзова включала имена, которые надолго определят эстетическое интеллектуальное поле Казахстана. Признанный лидер Мурата-ага, Алан Георгиевич Медоев – славный сын осетинского народа и своего известного отца, Бек Ибраев, известный ныне скульптор и архитектор, Рустем Джангужин, ныне академик АН Украины и другие… Их работа «Эстетика кочевья» не дошла до читателя, так как весь тираж (3000 экз.) был сожжен (за национализм?!), поэтому не могла и не вызвала такого общественного резонанса, как работа Олжаса Сулейменова, но для нас – философов она была даже понятнее и «понятийнее» (концептуальнее). Это было новое слово в номадизме и истории эстетики. Сейчас она стала классикой… Перепечатки этой книги ходили по рукам. Автор этих строк смог тогда ознакомиться с ней в единственном сохранившемся экземпляре в скромной однокомнатной квартире у Мурата Мухтаровича на проспекте Аль-Фараби. Здесь были только книги, много редких книг, рукописи, текемет на полу и бюро-конторка. Очевидно, хозяин дома писал и творил «на ногах». Впрочем, был и небольшой многофункциональный стол. В этой благословенной квартире перебывала вся интеллектуальная совесть Казахстана той поры. Мы, молодые коллеги, уходили оттуда просветленные. Уезжая на работу в Китай, Мурат-ага ее просто подарил Ауэзхану Кодару, где тот и проживает до сих пор. Тот, кто знает трудные судьбы Мурата и Кодара, оценит сей царский подарок… …Автор этих строк также приложил определенные усилия в русле предварительной «обкатки» этой рукописи. Хорошо зная Мурата Ауэзова по Институту философии и права АН Каз ССР, «рискнул» обратиться к нему. Смелость мне придал тот факт, что мы играли в одной футбольной команде за наш институт в академиаде. Мурат тогда, в конце семидесятых, в свои 33 блистательно стоял в воротах. Он легко «читал игру, был пластичен и бесстрашен. Мы, защитники, «стояли горой», защищая ворота нашего интеллектуального лидера и его хрупкие очки. Что интересно, сборная Института философии и права занимала высокие места в ежегодных соревнованиях по футболу, играя на равных со сборными мощных и многочисленных по количеству сотрудников институтов: металлургии, химии, катализа. После частых футбольных матчей общение продолжалось в пивных барах или общежитии академии под неизменным «тамадовством» Мурата-ага, перерастая в интеллектуальное дружеское соперничество. Любое скромное застолье, даже за кружкой алматинского пива, Мурат Ауэзов превращал в какое-то пиршество духа и мысли. В его присутствии, за его столом (он же тамада) невозможно было говорить о чем-то низком, пошлом, обыденном. Высокий интеллектуальный и нравственный уровень задавался сразу и до конца дастархана. Вот тогда-то Мурат утверждал «дастан» о значении Устного Слова в истории кочевой цивилизации. Потом об этом он говорил неоднократно, именно в устной речи видя свое патриотическое предназначение. «Устное Слово – это номад – отменно отлаженное, несущее все с собой», – напишет он позже в «Дневниках…». Наши многочисленные болельщики, невзирая на пол и возраст, охотно посещали эти матчи ради такого послематчевого общения. Мой друг Беккет также входил в сборные команды и философского факультета, и Института философии по футболу, настольному теннису, баскетболу, бильярду и преферансу и быстро стал лидером. Этому способствовало его прошлое обучение в одной из детских спортивных школ Уральска. При той нашей встрече в 2001 году Мурат Мухтарович был, как всегда, интеллигентен и доброжелателен. Но я знал, что эта его интеллигентность сочеталось в нем с трепетным отношением к казахской классике, жестким критическим отношением к попыткам слишком вольно с ней обращаться, поэтому внутренне «замер». Он внимательно прочитал поэтические переводы, принял и одобрил их, что определило на долгие годы их дружеские творческие отношения с Бекетом. Впоследствии они в одной команде участвовали в работе культурно-публицистической экспедиции «Каспий. Нефть и культура», на Фестивале культуры и искусства прикаспийских государств в Иране. Бекет с большим трепетом и уважением к старшим товарищам из состава экспедиции рассказывал мне потом об изумительных духовных, гуманистических и интеллектуальных атрибутах личности Мурата Ауэзова и его близкого друга Гадильбека Минажевича Шалахметова. …